Достояние павших  - Сергей Малицкий

– Поди у тебя и тэрский запяст есть? – неуверенно выговорил Дойтен.

– Да выдали побрякушку, – рассмеялся незнакомец и, тряхнув рукой, сдвинул из-под рукава серебряный браслет к тяжелой ладони. – Только это все обманка. Я из настоящих егерей. Не тех, что прикормлены Тэром, а из тех, что несут службу на западной стороне Черной гряды. Которые сами по себе.

– Я мало знаю про тех егерей, – сказал Дойтен. – Я и с этими, считай, не сталкивался, но те, к которым ты себя причисляешь, в наших краях слыли разбойниками похуже диргов.

– Ну, я представляю, какими разбойниками в рассказах диргов предстают арды из Нечи, – погрозил Дойтену пальцем незнакомец. – Ты ведь Дойтен? Да? А я Дейк. Уверен, что Сничта говорила про меня, хотя мне-то с ней особо поговорить не дали. Осерчал местный бургомистр, что я поклониться его женушке решил. Все-таки великая редкость – майстра. В поколении одна-две бывает на всю Ардану. А то и не одной. Ох, обломится ему еще его неучтивость… Говорила? Нет? Но если она не удостоила тебя разговором, тогда мой здешний приятель Фуар. Или Дилб. Кто-то непременно должен был сказать. Я, конечно, не такой болтун, как Дилб, но слова сплетать люблю. У нас за горами все как-то проще. А тут кругом особые порядки. Иноземцу, который приехал окунуться в черную воду, полазить по топи за кислой ягодой, полюбоваться зимней рыбалкой, когда на лед вытаскивается стеклянная рыба и нарезается тонкой стружкой, что тает во рту, трудно привыкнуть. Но привыкаю понемногу. А вообще городок хороший. Пожить можно. Но скучно! Я здесь уже месяца два. Имею последнюю задачу – дождаться путины и не сдохнуть от тоски. Хотя, думаю напоследок позабавиться как-нибудь. От всего сердца.

– У тебя столичный говор, – заметил Дойтен.

– Не сразу добрался, пришлось задержаться в Тэре, – улыбнулся Дейк, пустив во взгляд холодные искры. – Я быстро учусь. К тому же очень любопытен. Ты, кажется, тоже? Здесь ведь где-то был убит тот несчастный с мешком? Да, и лодочник, кажется, тоже где-то здесь пропал? В трактирах Дрохайта только об этом и говорят. А ты знаешь, как эти дрохайтцы хоронят мертвых? Смех да и только. Они привязывают им на ноги камень. Но веревка должна быть длиной в четыре локтя. И опускают на глубину. Стеклянная рыбица живет в придонном слое, но не на дне. Чуть повыше! Для нее это лучший прикорм. Так что, и лодочник, и этот несчастный – вполне возможно где-то там… Через неделю и косточек не останется. Там ведь перерывов не бывает. Это здесь зима, а в озере что зимой, что летом – вода одинаково холодна. И мы будем строгать ледяную рыбу, в которой плоть этого мешочника. Представляешь?

Дейк посмотрел на черную воду. И Дойтен посмотрел на черную воду, затем развернулся и пошел прочь, бросив через плечо:

– Пора мне.

За его спиной раздался смех:

– Если по нужде спешишь, то я могу и отвернуться. Мало ли, вдруг ты не тот, за кого себя выдаешь? Доброго здоровья тебе, господин усмиритель. Мое пожелание дорогого стоит, уверяю тебя! А нож у тебя хороший, точно тебе говорю! Я бы не отказался от такого ножа! У Фуара нож похуже будет, хотя он и с историей, и сила в нем немалая! Смотри, не потеряй!

Дойтен вышел по узкой улице прямо к скотному двору через несколько минут. Ошибиться было трудно. На камнях то и дело попадались блестки жира, раздавленные ободами колес. Затем пахнуло навозом.

Приземистое здание у самой воды не оставляло сомнений в своих обитателях, вряд ли свиньи могли жить где-то еще, хотя стоило задуматься, чем они заслужили внимание, которое Дойтен немедленно обнаружил. Сначала навстречу Дойтену попалась Алаин со спутниками. Он ясно разглядел ее только теперь, но спутать кого-то другого с ней было невозможно. Она шла молча, смотря точно перед собой, сияя голубым взглядом, и ее светлые, почти белые волосы развевались на морозном ветру как диргские флажки на разбойничьих шлемах, когда их конница пускается в галоп. Алаин прошла мимо Дойтена как мимо фонарного столба, но ненависть, которая ползла за ней шлейфом, усмиритель почувствовал сразу. Частью этой ненависти были двое – одутловатый тип с клыком и черномастный раздосадованный толстяк со шрамом. Клыкастый подмигнул Дойтену и оскалился в улыбке. Толстяк не удостоил Дойтена взглядом. Затем появились еще трое. Мадр, высокий светловолосый громила средних лет и Дилб. К удивлению Дойтена Дилб сокрушенно молчал, а что-то говорил, размахивая руками, незнакомец. Мадр направился к Дойтену, а Дилб и незнакомец проследовали в сторону трактира.

– Кто это? – спросил Дойтен

– Фуар, – ответил Мадр. – Вынужденный помощник и черная тень Байрела. Как по мне – гнусный тип, но под ним половина города. Ты откуда? Что случилось? На тебе лица нет.

– Забыл надеть, – отшутился Дойтен и показал Мадру мешок. – Ты помнишь разговор во дворе? Скотник расхваливал мешок. Но он не мог увидеть его изнутри. Это он украл тело того бедолаги. И мешок.

– Не угадал, – покачал головой Мадр, доставая из-за пазухи такой же мешок, как и у Дойтена. – Тот мешок, о котором ты говоришь, скорее всего набили камнями или даже песком и привязали к ногам убитого безухого и лодочника. Они тут где-то поблизости. Но мы их не найдем. Лодку пробили и тоже оттолкнули от берега. Может, даже бросили что-то для веса. Теперь, думаю, до весны. Через день-другой встанет лед. К тому же здесь очень глубоко. У тебя мешок нюхача. А этот – мешок третьего. Нюхачу помогали двое, и у каждого тоже был мешок. Но, кажется, что-то у них не заладилось. И мне это очень не нравится. Не люблю я вести дознание и одновременно собирать трупы. И мешки такие собирать – тоже не люблю. Пошли к трактиру.

– Где этот третий? – спросил Дойтен.

– В свинарнике, – обернулся Мадр. – И он, и скотник. Последний, наверное, и прятал его. Может быть, даже за мешок. Там он его и присмотрел. Во всяком случае, я нашел его в вещах скотника.

– Ты говорил с ним? – не понял Дойтен. – Он сам тебе его отдал?

– Их порубили на куски и скормили свиньям, – вытер пот со лба Мадр. – Тем же топором, которым этот Умар туши разделывал. Нет, кости еще остались, но их уже не спросишь.

– Кто это сделал? – спросил Дойтен.

– Не знаю, – пожал плечами Мадр. – Но рубщик был очень силен. Ни единого двойного удара. Силен и спокоен. Возможно тот же, что придушил и повесил паренька из острога. Тот, кто перебил голубей. Может быть, щелчками. И никаких следов. Ни одного свидетеля. И знаешь, я думаю, что Алаин тут не при чем. Она появилась там при мне и явно рассвирепела. Я думал, что придушит своих помощников. Ты что-нибудь разузнал?

Дойтен молчал. Только теперь он понял причину, по которой он бросился бежать от двух башен. Только теперь, в эту минуту он ясно осознал, что этот самый Дейк мог убить его голыми руками в одно мгновение. И похоже, что без особых усилий. Может быть, даже щелчком. Если на кого и стоило обратить внимание храмовым да и любым другим дознавателям, то именно на него. Но еще страшнее было то, что он, Дойтен, не запомнил его лица. И то, что он испугался.

Оступившись из-за выбитого из мостовой камня, Дойтен отстал от Мадра на пару шагов и вдруг подумал, что все в Дрохайте встало бы на свои места, если бы город оказался живым существом. Есть же редкие породы магических тварей, те же игли, из-за которых так опасен Бейнский лес? И некоторые из них, по слухам, сами не только не подвержены магии, но и не терпят ее. Надо бы расспросить об этом Клокса, все-таки старик неделями торчал в тимпалском хранилище древних свитков, должен что-то знать. Интересно, что там написано о Дрохайте? А что если город и в самом деле живой? Ведь долетало что-то из уст припорошенных сединами старых храмовников, что вся Ардана если и не жива, то уж точно обладает или духом, или разумом, или каким-то вполне себе бьющимся сердцем. Мол потому и зло не может овладеть ею, что никак не разыщет это самое сердце. Почему же не может обладать им столь необычный городок? Или его невосприимчивость к магии, нетерпимость к ней всего лишь обратная сторона какого-то древнего и несокрушимого заклятья? И город скрипит каменными зубами от всякой попытки его расколдовать? Дойтен даже похолодел от явственности вставшего у него перед глазами образа. Спаси и сохрани святой Нэйф. Плюнуть, растереть и еще раз плюнуть, как принято в Нечи. Нет. Дрохайт не скрипел зубами, а как будто подрагивал под ногами, но не потому, что каблуки сапог Мадра и Дойтена досаждали ему, а от собственного раздражения. Бред, конечно, мало ли что могло показаться, незнакомый край, непривычные дома, слишком много смертей, хотя случалось в жизни Дойтена тех же смертей и побольше. А может стоит замереть? Забраться на башню повыше, раскинуть руки и затаить дыхание? Прислушаться к самому себе и к городу? И только потом начинать заниматься распутыванием местных загадок? И почему, собственно, все дознаватели храма, все ярлычные колдуны и королевские поверенные не днюют и не ночуют в Дрохайте и не пытаются разгадать его древнюю тайну? А что если в ней секрет власти над колдовством во всей Ардане?